Душа народа
Материал опубликован в №12 печатной версии газеты «Культура» от 28 декабря 2023 года
Театр имени Маяковского минувшей осенью выпустил премьеру, завершающую Год Островского. В спектакле «Лес» заняты актеры разных поколений, помещицу Гурмыжскую играет Анна Ардова. «Культура» поговорила с актрисой о новой роли, привычке всегда «держать лицо» и семейных традициях.
— Когда я смотрела «Лес», было ощущение, что вы слишком молоды для Гурмыжской. Обычно ее играют старухой, которая вдруг решила выйти замуж за молодого человека и по этому случаю резко помолодела.
— Почему-то так было принято, что эту роль играют дамы уже совсем в возрасте. Но у Островского ведь не так. Там написано, что Гурмыжская — вдова лет пятидесяти с небольшим.
Брак с молодым человеком для женщины таких лет сейчас обычное дело, да и вообще возраст в любовных отношениях не имеет никакого значения. Я думаю, и в те времена были веселые вдовы с молодыми парнями и были отставные офицеры, которые отслужили и в сорок лет на молоденьких женились, а потом умирали, и их избранницы оставались прекрасными молодыми вдовами.
— Ваш художник, Владимир Арефьев, придумал для «Леса» эффектное решение — действие происходит в лесу, но затопленном водой. Актеры с первого до последнего действия бродят по колено в воде. Вода и на экране и на сцене — это красиво, но я невольно подумала, что вам должно быть очень холодно.
— Холодно, мы все заболели перед выпуском, и режиссер тоже.
— Сейчас, наверное, немножко подогрели воду?
— Нет, она такая же ледяная, но я ношу с собой коньяк (смеется). В антракте выпиваю немножко, граммов двадцать, и после душа, когда я переодеваюсь. Слава Богу, душ стал горячим. Сначала еще и душ был ледяной, потому что не могли придумать, как туда подключать горячую воду, и мы там пару раз помылись под ледяным душем. После чего я разболелась прямо вот капитально.
— Когда вы узнали, что придется бродить по колено в воде, не было желания поспорить с художником?
— Нет, он ведь гений. Вы посмотрите, как он одевает актрис. Но я сразу сказала, что мне будут нужны теплые сапоги.
— Как вы относитесь к Гурмыжской? Она вам не смешна?
— Я ее люблю! Мне все говорят, что она эгоистка, она жадная. Да ничего она не жадная, ничего она не эгоистка, она просто влюбилась. Так мы решили. Конечно, она накуролесила после смерти мужа, а потом действительно шесть лет жила в тишине и без всяких мужчин. И вот она влюбляется и слушает своего избранника. Он говорит: «Не отдавай деньги», — она не отдает. Он говорит: «Нельзя», — она слушает его, она душечка. Ну, страшно, что она выгоняет эту девочку, свою воспитанницу, но, с другой стороны, девочка взрослая. По нынешним временам так она вполне себе нормальная дама. Она имеет право, это ее деньги, она никому ничего не должна. И выбирает себя, как теперь говорят.
— Я в «Лесе» очень люблю сцену, когда Гурмыжская говорит Улите, не думала ли она, что приятно было бы полюбить молодого человека? Как вы считаете, зачем она спрашивает?
— Я думаю, что она удивилась тому, что у нее родилось это чувство. И вроде как это не очень прилично, и поэтому она спрашивает: «А у тебя так бывает?» Ну, это как мы друг друга спрашиваем с подружками: «Вот скажи, а ты вот так делаешь или нет, вот ты так реагируешь на что-то? Вот мой вчера пришел и сказал мне: «Я не буду есть», — а я ему весь вечер готовила. Вот ты как реагируешь?» — «Да я убить его готова!» — «Ой, слава богу, и я тоже».
— Так все-таки любовь — это подарок или наваждение, которое ведет в омут, как в «Грозе»?
— Слушайте, я думаю, подарок. Это, во-первых, всегда неожиданно. А во-вторых, прекрасно.
— Вся наша страна знает вас по скетчам «Одна за всех», это было очень смешно и талантливо. Но ваш учитель, Андрей Александрович Гончаров, руководивший Театром имени Маяковского тридцать лет, с конца 1960-х до нулевых, видел в вас героиню.
— Да, он говорил: «Мне неинтересно, где ты характерная артистка, это ты умеешь. Я хочу видеть тебя героиней». Он все время об этом говорил, а я никак не могла понять, что ему надо. Думаю: у меня так хорошо получается смешить. И мне так нравилось смешить. Я и теперь готова играть в хороших комедиях, но драматические роли мне интересны, я это умею, и я это делаю хорошо.
— Вы его не боялись? Он был громкий человек.
— Вообще не боялась, потому что почему-то я была уверена в его любви. И от этого мне было совершенно все равно, кричит он или нет. Я понимала, что это он кричит не мне, а вообще кричит.
— Каким вы его вспоминаете?
— Знаете, я вспоминаю, как мы к нему в Барвиху приезжали всем курсом, как мы гуляли, как он рассказывал, что переплывает озеро. Потом мы шли, и он мне сказал, что его учителем был Аталов — а это первый муж моей бабушки, отец Алексея Владимировича Баталова, который был режиссером у Станиславского и стал Аталовым, убрал из фамилии первую букву «Б», чтобы его не путали с братом, артистом Николаем Баталовым. Потом рассказал, что, когда он молодым режиссером пришел в Театр на Малой Бронной, мой дед, драматург, дружил со взрослыми артистами, и он смотрел на моего деда снизу вверх.
— В вашей семье каждый человек — легенда. А кто был хранителем основ?
— Ну, конечно, бабанька.
— Нина Антоновна Ольшевская, ваша бабушка?
— Да. Бабанька, конечно, задавала основу всего. Она говорила: «Мне все равно, расходитесь вы, женитесь, с кем вы живете, дети должны быть в любви, вы все должны общаться ради детей». Правда, у папы была жена, которая не всегда хотела общаться, у нее были сложные отношения с бабушкой и со мной, но она тоже принимала участие в моем воспитании.
— Нина Ольшевская была подругой Анны Ахматовой, в доме вашей бабушки Ахматова жила, когда приезжала в Москву. Есть ли в семье вещи, связанные с Ахматовой?
— Моя сестра Нина забрала колье серебряное с гранатами, ахматовское. А мне достался платок, вернее, кусочек платка. Потому что был большой платок, бордовый, красивый, моя сестра Нина играла с ним, как будто это флаг, бегала и порвала. А мама там, где порвано, подшила, и получился такой шейный платок. И мама мне его отдала. И я очень глупо поступила — сейчас мне кажется, что очень глупо, тогда мне казалось, что я молодец. Я подарила его врачу, которая помогла мне родить Антона и Соню. Потому что сейчас я думаю, с каким бы удовольствием я передала бы его своей дочери Соне. А я люблю раздарить все, как Нина Антоновна, она тоже все раздаривала.
— А стихи Ахматовой читаете в концертах?
— В концертах — нет. Я ее читаю спьяну, достаю всех. Это значит, что у меня последняя степень. Предыдущая, перед этим, — я пою песни, а следующая — я читаю стихи Ахматовой и Бродского.
Ахматову я очень люблю, и не потому, что она жила у нас дома. Я в детстве особенно обожала Ахматову, потому что она простая. А Цветаева мне казалась истеричной. Ну, так было в детстве. Сейчас у меня есть семь песен на стихи Цветаевой, музыку написал мой однокурсник Лебедев, и у меня есть концерт, где я пою Вертинского, — и вот теперь еще Цветаеву. Конечно, я всегда понимала, что она гений, но, когда я читала ее, будучи молодой барышней, думала: зачем она так выпендривается, зачем она так показывает, как не стыдно так демонстрировать свои чувства?
Потому что некий был запрет, который исходил как раз от бабушки Нины Антоновны. Поскольку она барышня из хорошей семьи, там надо было держать лицо всегда и было непозволительно показывать свои чувства, негативные чувства: ревность, зависть, страдание. То есть смеяться можно, плакать нельзя. И вот этот запрет на чувства мне очень мешал понять Цветаеву. Наверное, сейчас я потихонечку это убираю из себя, отшелушиваю, позволяю себе больше. И поскольку я себе как человеку позволяю завидовать, ревновать, страдать, быть нелепой, глупой, никчемной, дурацкой, я понимаю Цветаеву очень хорошо. То есть я понимаю ее актерски. Я ее не боюсь читать, я не боюсь ее петь, я не боюсь проявляться так. Ну, это еще и профессия, которая помогла открыться.
Я уже говорила, что каждая роль, каждый выпуск у меня какой-то гештальт закрывает, какую-то травму лечит. Потому что всегда есть что-то, на что ты реагируешь, боль включается и прорабатывается за время выпуска.
— Все говорят, что у вас легкий характер, легкое отношение ко всему. Значит, эта легкость — результат большой работы?
— Легко относиться ко всему можно только тогда, когда что-то проработаешь. Я просто веселая и жить люблю. А все остальное так же, как у всех.
— Приближается Новый год, какие ощущения связаны у вас с этим праздником?
— Я очень люблю Новый год! Я люблю праздновать Новый год, я люблю собирать дома гостей на Новый год, у меня всегда дети, их друзья, а значит, и мои. Елку я не наряжаю, но дом как-то украшаю, знаете. Готовлю и жду гостей. Всегда очень люблю Новый год. А еще больше я люблю первое число, когда можно валяться в пижамах, и ко мне приходят дети, все в пижамах, мы валяемся и смотрим кино.
Я дорожу этим днем, и когда мне предлагали несколько раз что-то вести, какие-то корпоративы, я говорила: «Не рассказывайте мне, сколько вы мне заплатите, ни за какие деньги не пойду работать, потому что это все-таки традиция — я дома, с детьми…»
Народная артистка России Анна Борисовна Ардова родилась в Москве в актерской семье. В 1994 году окончила ГИТИС (Мастерскую Андрея Гончарова), с 1995 года — актриса Московского академического театра имени Вл. Маяковского. На протяжении пяти сезонов играла в скетчкоме «Женская лига» на ТНТ. В 2009 году ей была предложена главная роль в шоу «Одна за всех» на телеканале «Домашний». Проект стал одним из главных хитов канала, а Ардова получила премию ТЭФИ за лучшую женскую роль в телесериале.
Фотографии предоставлены Театром Маяковского
Читайте также:
